Теперь все новые метафоры на сайте allmetaphors.ru

Талант вовремя.

Утром, в только что открывшийся бар входит некий оборванец с собакой. Устремившись к хозяину заведения, он, стараясь унять дрожь в руках, говорит: «Если вы нальёте мне одну-единственную рюмку, я вечером дам в баре представление. Оно совершенно уникально – дело в том, что у меня есть чудесная, говорящая собака!» Не слишком доверчивый хозяин предлагает: «О´кей, рюмка будет, но сначала пусть собака поговорит». Оборванец поворачивается к собаке и предлагает ей: «Скажи этому парню, кто самый великий игрок в бейсбол во всём мире!» Собака отвечает: «Р-р-р-аф!» «Знаешь что, - говорит хозяин бара, - такие фокусы не пройдут. Убирайтесь оба!» Оборванец выходит на крыльцо и укоризненно смотрит на собаку. Та поднимает морду и ворчит: «А что, надо было соврать и назвать Ди-Маджио?»

Сложный вопрос.

Пожилой профессор в пути сказал своему пожилому шофёру: «Сегодня мне предстоит читать вступительную лекцию в университете, где меня никто не знает. Ты возишь меня уже 20 лет и часто ждёшь в аудитории, когда я закончу лекцию. Прочитай сегодня лекцию за меня, а я поведу машину!» Шофёр подумал и посчитал это забавным. Он отдал свою фуражку профессору и поменялся с ним местами в машине. Когда они приехали, шофёр уверенно пошёл вперёди, а за ним сзади семенил профессор в шофёрской фуражке. В аудитории шофёр вышел на кафедру и стал читать лекцию, которую все внимательно слушали, а профессор сидел у двери. Лекция всем понравилась, слушатели аплодировали, но вдруг встал какой-то аспирант и сказал: «Конечно, на вступительных лекциях не принято задавать сложные вопросы, но меня очень интересует…». И он целых 5 минут объяснял, что его интересует, используя сложные термины, непонятные для шофёра. Тот дослушал спрашивающего и сказал: «И это вы называете сложным вопросом? Да вам на него мой шофёр ответит!» И с этими словами он пошёл к машине.

Не всё сразу.

Однажды мулла пришёл в зал, чтобы обратиться к верующим. Зал был пуст, если не считать молодого конюха, что сидел в первом ряду. Мулла подумал про себя: «Должен я говорить или нет?» И он решил спросить у конюха: «Кроме тебя здесь никого нет. Как ты думаешь должен ли я говорить?» Конюх ответил: «Господин, я простой человек, я в этом ничего не понимаю. Но когда я прихожу в конюшню и вижу, что все мои лошади разбежались, а осталась только одна, я всё равно дам ей поесть». Мулла, приняв близко к сердцу эти слова, начал свою проповедь. Он говорил больше двух часов, и, закончив, почувствовал на душе облегчение. Ему захотелось услышать, насколько хороша была его речь. Он спросил: «Как тебе понравилась моя проповедь? Конюх ответил: «Я уже сказал, что я простой человек и не очень – то понимаю всё это. Но если я прихожу в конюшню и вижу, что лошади разбежались, и осталось только одна, я всё равно её накормлю. Но я не дам ей весь корм, который предназначен для всех лошадей».

Хороший пример.

Один мулла хотел уберечь свою дочь от всех опасностей жизни. Когда пришло время и её красота расцвела, как цветок, он отвёл дочь в сторону, чтобы рассказать ей как много в жизни встречается подлости и коварства. «Дорогая дочь, подумай о том, что я тебе сейчас скажу. Все мужчины хотят только одного. Они хитры, коварны и расставляют ловушки, где только могут. Ты даже не заметишь, как погрязнешь в болоте их вожделений. Я хочу показать тебе путь, ведущий к несчастью. Сначала мужчина восторгается твоими достоинствами и восхищается тобой. Потом он приглашает тебя прогуляться с ним. Вы проходите мимо его дома и он говорит тебе, что хочет зайти за своим пальто. Он просит тебя подождать его в квартире. Там он приглашает тебя сесть и выпить чаю. Вы вместе слушаете музыку, проходит какое-то время, и он вдруг бросается на тебя! Ты опозорена, мы все опозорены – твоя мать и я. Вся наша семья опозорена, а наше доброе имя опорочено навсегда».

Дочь приняла слова отца близко к сердцу. И вот однажды, гордо улыбаясь, она подошла к отцу и сказала: «Отец, ты, наверное, пророк? откуда ты знал, как всё произойдёт? Всё было точно так, как ты рассказывал. Сначала он восхищался моей красотой. Потом он пригласил меня погулять. Как бы случайно мы проходили возле его дома. Тогда он заметил, что забыл своё пальто, и чтобы не оставлять меня одну, попросил зайти вместе с ним в его квартиру. Как того требует вежливость, он предложил мне выпить чаю и скрасил время чудесной музыкой. Тут я вспомнила твои слова и уже точно знала, что меня ожидает, но ты увидишь, что я достойна того, чтобы быть твоей дочерью. Когда я почувствовала, что миг приближается, я сама бросилась на него – и обесчестила его, его родителей, всю его семью и его доброе имя!»

Две морали

Мораль долга - мораль слуги и раба. Мораль любви - мораль человека. Слово "долг" оскорбительно для любви. Любовь не должна ничего. Любовь отдает все. Незнание долга - вот единственное незнание любви. Любовь дарит, долг одалживает. Любовь простирает свою мысль над границами вселенной, потому кажется, что любовь безрассудна. Долг ограничивает свою мысль предметами и событиями, потому кажется, что долг разумен.

Дела любви превосходят границы времени, потому кажется, что любовь пассивна. Долг ограничивает свои дела событиями и ситуациями, потому кажется, что долг созидателен.

Любовь стоит выше разделения на добро и зло. Долг - неутомимое разграничение добра и зла.

Не пролившийся из облака дождь не знает еще разделения воды на чистую и грязную. Только падающие в реки и лужи капли становятся чистой или грязной водой. Так и любовь, когда упадет, делит все на доброе и злое и все меряет аршином долга.

Грех гонит любовь из ее отеческого дома и приносит долг в чужой дом.

Собирание углей на чужую голову.

Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья.

Так говорит нам Ветхий завет, так повторяет Новый завет. И становится страшновато: что же это? Где же тут милосердие, если простую мстительность к врагу столь настойчиво предлагается заменить мстительностью утонченной?..

Может быть, действительно, эта фраза слишком архаична и повторена апостолом Павлом сгоряча? Может быть, надо все-таки подумать о бедном враге нашем по-настоящему? Не поить его, не кормить, а поступить с ним жестоко до несправедливости, что бы он, пострадав от нас в земной жизни, был вознагражден за это в вечности? Может быть, это и было бы подлинно духовным милосердием?..

А если так обойтись с врагом, то насколько заботливее надо помучить друга, потерзать всякого, кого любишь, кому желаешь самых высших благ?..

Да, да, где-то я читал об этом. Не в святоотеческих книгах, а в фантастическом рассказе. Простодушные аборигены на дальней планете так и не поняли своего миссионера. Пылая к нему неподдельной любовью, они организовали ему самую-самую изощренную казнь, что бы он наверняка снискал мученический венец… Гротеск, конечно, но нечто в этом роде случается в жизни. Чаще даже не целенаправленно, а так, в оправдание того, что само получается. Мол, я с человеком гадко, конечно, поступил, но, с другой стороны, помог ему тем самым очищающее страдание претерпеть. На себя взял неблагодарную роль подлеца, а ему оставил роль праведника…

Глупость, лицемерие или человеческая слабость становятся причиной собирания земных углей на чужую голову, но подлинного оправдания этому занятию не найти, его можно только выдумать. Претендуя на подобное участие в делах Провидения, мы и впрямь участвуем в них, но самым позорным образом – в качестве механического орудия, в качестве темного, не совсем одухотворенного предмета. Стоит ли набиваться на такую роль?..

Слова об угольях небесных лишены этой мутной изощренности, которая заманивает нас в западню. Увещевание направлено не к тем, кто благодатно лишен чувства мстительности, а именно к тем, кого оно захлестывает, кому не дает покоя. Ему-то и советуют оба Завета, ему и подсказывают, в какое русло направить это разрушительное чувство. Отказаться поначалу от мстительности земной, чтобы она не причиняла ни внешнего вреда другому, ни внутреннего вреда тебе. Пусть даже утешаясь мыслью об отмщении небесном, страшном и неотвратимом. Со временем мы вырастем и из этого, научившись разбираться, наше ли это дело – необходимость небесного отмщения – или все-таки не наше. И тогда, наверное, мы снова сможем по-детски удивляться странным старинным словам: зачем же эти горящие уголья?